proxy  статьи  библиотека  softice  free_юр.консультация  hard  iptv

Этимологическое значение термина «элита» имеет два аспекта: первый из них заключается в том, что элита обладает максимально выраженными специфическими чертами и концентрирует в себе определенные качества. Второй аспект подразумевает оценку этих качеств как наивысших в той или иной шкале измерения. Соответственно в одном случае под элитой подразумевается политическое руководство, в другом случае элита связывается с продуктивностью, квалификацией, образованием и престижем и др.
Первый аспект понятия элиты связан с теорией политического класса Г. Моски, второй – с трактовкой В. Парето элиты как группы наиболее продуктивных членов сообщества. Парето определял элиту как группу, состоящая из людей, которые являются наиболее способными в различных областях деятельности или как класс людей, имеющих наивысшие показатели в определенной сфере деятельности. Таким образом, в первом случае рассматривается властно-политическая элита, во втором – функционально-продуктивная элита.
Для социальной философии значимо то представление, которое актуально в массовом сознании, в котором актуализирован вопрос об элите.[1] Что такое элиты, те социальные группы, которые авторитарным образом присваивают общественные ценности? Кто к ним принадлежит? Предприниматели, политики, высшее офицерство и генералитет, криминальные «авторитеты», руководители различных сфер общественной жизни, культуры, науки, образования? Понятно, что те или иные сообщества и институции различаются явно неодинаковым влиянием на политическое состояние социума.
При этом связь политической элиты с экономически господствующими слоями не отрицается, но рассматривается как обоюдная, равноправная и т. д. Несмотря на то, что многим социологам представляется нецелесообразным включать в политическую элиту экономически влиятельные круги, прямо не участвующие в политической жизни (поскольку столь широкое понимание ведет к затушевыванию вопроса о специфике группы лиц, принимающих политические решения, ее активном влиянии на жизнь общества), радикальное разграничение политических, экономических, интеллектуальных, военных и других элит не снимает проблемы взаимовлияния (на чем акцентирует внимание, в частности, т. н. «плюралистическая» теория элит).
Понятно также, что речь в данном случае может идти преимущественно об институциональном анализе элиты (рассматриваемой как орган управления того или иного социального института как, например, церковь, армия, высшая школа, финансовые и промышленные группировки и пр.). Институциональный подход к определению элиты предполагает также свои границы: прежде всего, при таком подходе оказывается недостаточно проясненным удельный вес власти той или иной элиты в совокупном распределении власти в пространстве социума.
Хотя между различными элитаристскими концепциями можно обнаружить много общего, само понятие элиты толкуется в социологии, с одной стороны, достаточно узко (например, под элитами понимаются члены законодательных органов и правительств), с другой – достаточно расширенно (при расширенном толковании в элиту включены группы, реальный политический вес которых достаточно невелик). Так или иначе, кажется возможным представить типологию элит на материале типологии теорий элит в зависимости от того конститутивного признака, в соответствии с которым они определяются в своей социальной специфичности.
1.Биологическая теория элит: основание социального превосходства ограниченных групп усматривается в психо-биологической детерминированности способностей к продуктивной деятельности, неравномерным образом распределенных.
2.Техническая теория элит: в качестве элиты рассматриваются люди, владеющие технической стороной поддержания общественной жизни.
3.Организаторская теория элит: «базовой элитой» являются руководящие работники различных сфер («бюрократия»). Организаторская теория элит сходится в этом с бюрократической теорией государства (М. Вебер).
4.Функциональная теория элит: к элите принадлежат те, кто выполняет основные властные и административные функции в социальной группе, прежде всего на определенной территории.
5.Распределительная теория элит: к элите относятся те, кто в конкретном месте и времени социальной жизни получают больше всего жизненных ценностей – как материальных, так и нематериальных (престиж, уважение или безопасность и т.п.).
Следует отметить также наличие основных систем рекрутирования (подбора) элит. Как полагает большинство исследователей, существует две системные разновидности: система гильдий и антрепренерская система. Понятно, что и та и другая являются неким «идеальным типом» и в чистом виде они встречаются довольно редко. В целом же антрепренерская система рекрутирования политических элит явно преобладает в демократических государствах, а система гильдий – в странах тоталитарной ориентации, хотя ее элементы встречаются и в Великобритании, Японии и других странах.
Каждая из этих систем имеет свои характерные особенности. Для системы гильдий характерны:
– закрытость, отбор претендентов на более высокие посты главным образом из нижестоящих слоев самой элиты и последующий ступенчатый путь наверх;
– высокая степень институционализации процесса отбора, наличие многочисленных институциональных фильтров – формальных требований для занятия должностей (партийность, возраст, стаж работы, образование, уровень занимаемой ранее должности, положительная характеристика руководства, опыт работы на предшествующей ступени и т. п.);
– небольшой, относительно закрытый круг селектората. Как правило, в него входят лишь члены вышестоящего руководящего органа или даже один первый руководитель;
– тенденция к воспроизводству уже существующего типа лидерства.
Антрепренерская система рекрутирования элит во многом противоположна системе гильдий. Ее отличают:
– открытость;
– небольшое число формальных требований, институциональных фильтров;
– широкий круг селектората;
– высокая конкурентность отбора;
– первостепенная значимость личностных качеств.
Политическую элиту Г. Моски рассматривал прежде всего как достаточно самостоятельную и относительно привилегированную группу. В отношении к другим составляющим социальной структуры элита обладает выдающимися психологическими, социальными и политическими качествами и непосредственно участвует в принятии и осуществлении решений, связанных с использование государственной власти или воздействием на нее. В общей социальной динамике развития элиты существуют две тенденции: аристократическая и демократическая. Первая из них проявляется в стремлении политического класса стать наследственным – если не юридически, то фактически, что может привести к закрытию и кристаллизации элитной группы, а в последующем к ее возможному вырождению и социальной стагнации. Соответственно это приводит (если пользоваться теоретическим словарем В. Парето) к конфликту между элитой и контрэлитой («циркуляция элит»), которую представляют люди, обладающие характерными для элиты психологическими качествами, но не имеющие доступа к руководящим функциями в силу своего социального статуса и различного рода барьеров.
Демократическая тенденция выражается в обновлении политического класса за счет наиболее активных и способных к управлению представителей низших слоев, что предотвращает дегенерацию аристократической элиты. При этом в качестве наиболее продуктивного состояния рассматривается динамическое равновесие обоих типов элит, что одновременно поддерживает преемственность и продуцирует инновации в социально-политической жизни.
Р. Михельс полагал, что даже формально «демократическим» обществом всегда фактически правит олигархическая, элитарная группа, из чего делал довольно пессимистические выводы относительно возможностей демократии вообще и демократизма социал-демократических партий, в частности. В таком случае демократия отождествляется с непосредственным участием масс в управлении и принятии решений.
Три упомянутых теоретика положили начало так называемой «макиавелистской» школе в теории элит, характеризующейся такими чертами, как признание элитарности любого властного сообщества, признание особых качеств и групповой сплоченности элиты (то есть элита объединена не только общностью социального статуса, но и групповым самосознанием), ее структурного постоянства, периодической циркуляции правящих элит. Так или иначе, можно говорить о том, что «макиавелистская» школа является монистической теорией элиты, для которой основным измерением элиты является измерение политического состояния.
Социально-философская интенция дихотомической модели общества («элита/массы») направлена прежде всего против разнообразных «теорий участия»: в теории элит отслеживается неодинаковость влияния людей на власть, ее иерархичность и динамичность. Небесполезным в данном случае представляется обращение к концепции медиа, предложенной Ж. Бодрийяром, который рассматривает современные масс-медиа в качестве «блокиратора» социального участия. Согласно Бодрийяру, масс-медиа способствуют ликвидации трансценденции политики, под которой понимается всеобщая вовлеченность в политическое волеизъявление, на чем именно и делают акцент технократические проекты, видя в развитии медиа-ресурсов демократизирующий и гуманизирующий фактор социального существования. В последнем случае политическое состояние «присваивается» и окончательно интегрируется формой масс-медиа. Проблема «содержания» масс-медиальных посланий не является таким образом «технической», поскольку идеология масс-медиа (если о таковой вообще можно говорить) располагается на уровне формы[2].
Другие социальные аналитики также склонны рассматривать масс-медиа в качестве «антиматерии социального»: ведь возможно, что абстрактная социальность медиа-аудитории является сегодня самым всеобъемлющим типом социальной общности. Но если это так, то она представляет весьма специфический тип общности: антиобщность или социальную антиматерию – электронно составленную, риторически сконструированную, своеобразный «электронный бульвар», обеспечивающий преимущества психологической позиции соглядатая (общество обесплоченного глаза) и культурной позиции как туристов в обществе зрелищ.[3]
Теория элит (в силу того, что элита рассматривается в качестве активного и «примордиального» фактора исторического движения) позволяет провести продуктивные аналогии не только с «постмодернистской» социальной теорией, но и с марксистским пониманием соотношения элиты и «прогрессивного класса» в социальной теории К. Маркса. С одной стороны, принято считать, что теория элит не укладывается в рамки марксистских представлений о политике в ее соотношении с экономикой. В этом есть свой резон: в то время, как марксизм исходит из трактовки политики как надстройки над экономическим базисом, как концентрированного выражения экономики и классовых интересов, теория элит рассматривает политику как равноправную и равноценную сферу общества. Политическая власть не считается прямым следствием экономического господства. И в целом можно сказать, что многие направления в теории элит именно исходят из признания политической власти одной из первейших причин социального господства, отрицая непосредственную детерминированность деятельности политических руководителей отношениями собственности и классовыми интересами.
Хотя традиционно считается, что теория элит формируется в полемике с марксистской теорией классов и классовой борьбы, не менее очевидными представляются моменты взаимного перехода между теорией элит и теорией Маркса. Так, теория циркуляции элит В. Парето позволяет по-иному рассмотреть революционные изменения в социуме («революция как смена правящих элит») и теорию классовой борьбы. Соответственно теория элит должна рассматриваться относительно социальной философии марксизма не столько контрадикторно, сколько дополнительно.
Основная интенция теории элит состоит в том, что многочисленные группы (нации, классы, этносы) не в состоянии реализовывать собственные интересы непосредственно (путем равномерного влияния всех групп общества): они могут достигать этого лишь при помощи и при посредстве так называемых «малых центров активности»[4].
Состоящие в диалектической соотнесенности с теорией социальной философии эмпирические исследования феномена элиты в социологии используют преимущественно три подхода или метода. Первый подход получил название произвольного метода, поскольку перед началом исследования заранее устанавливается, какая группа в данном обществе или данной организации будет считаться элитой. Выделенная группа подвергается социологическому анализу, в котором устанавливаются основные социальные параметры респондентов (половозрастные характеристики, образование, политическая принадлежность, предшествующая практика, уровень доходов, связи и т. д.). Основным недостатком данного метода можно считать слишком высокую зависимость исследования от того, насколько адекватно и корректно первоначальное определение элиты исследователем.
Второй подход носит название репутационного метода и заключается в определении элиты при помощи опросов так называемых «квалифицированных судей», в качестве которых могут быть выбраны видные государственные или партийные деятели, предприниматели и пр. Этот метод был использован социологом Ф. Хантером при изучении властных отношений в различных американских городах: от представителей местных гражданских организаций, членов торговой палаты и других лидеров получают предварительный список, из которого эксперты выбирают более ограниченное число «ведущих лидеров», подвергаемых социологическому анализу. Этот метод может быть использован на государственном уровне, особенно при анализе отношений между региональными и общегосударственными элитами. Члены региональных элит опрашиваются на предмет того, кого они считают влиятельным и властвующим в рамках всего государства. Понятно, что отрицательной стороной репутационного метода можно считать завышенный субъективный фактор (субъективные ориентации «коллегии судей», политическая ориентация которых способна в значительной мере искажать объективную информацию).
Третий метод обозначается обычно как метод изучения случаев, когда на основе анализа принятия различных решений в ходе общественно-политической жизни «измеряется» политическое влияние различных личностей и групп. Внутри данного метода отсутствуют четкие критерии определения меры важности (значительности) анализируемого решения.
Характерно, что три приведенных метода обладают «микрополитическим» характером: они предназначены для анализа дифференциации власти на низшем или среднем уровне (населенный пункт, город, регион, завод) и не могут заменить макросоциальный анализ.
Для учета продуктивности теории элит при анализе социального взаимодействия и социального конфликта, принципиальным оказывается размежевание внутри самой теории элит на две тенденции: монистическую и плюралистическую. Если для классического элитаризма существуют только «политические активные элиты» и «политически пассивные массы», которыми, якобы, исчерпывается социальная дифференциация, то «плюралистам» такой взгляд представляется чересчур односторонним. И можно согласиться, что упускаются из виду другие существенные дифференциальные признаки (размер собственности или уровень престижа), которые не могут быть редуцированы к политическому качеству или состоянию.
Немецкий социолог Г. А. Лансбергер определяет элиту как группу, которая в значительной мере влияет на решения по ключевым вопросам общенационального характера. В такой перспективе элита характеризуется прежде всего тем, что она влияет на определенные решения. Основанием для определения элиты выступают не «ключевые позиции» (Г. Моски), а «ключевые вопросы» и «общенациональные проблемы». К примеру, «элитой трудящихся» оказываются все те, кто выступает в качестве представителей трудящихся и оказывает влияние на принятие решений по общенациональным проблемам. Следовательно, к «элите труда» оказываются принадлежащими также различные руководящие деятели политических партий, профсоюзов и т. д. В результате элита может быть определена как группа людей, обладающих высокой степенью социального престижа и способных влиять на решение общенациональные проблем.
Согласно плюралистической теории элит, существует три «оси дифференциации», вокруг которых структурируется плюрализм элит. Это собственность, власть и статус. Соответственно, можно говорить об элите собственности, элите власти и элите статуса. Эти элиты, к которым также может быть добавлена «элита знания», рассматриваются как независимые друг от друга и не редуцируемые социальные образования, что создает плюралистическую модель» социума. В подобном социальном образовании «большое богатство», «большая власть» и «большой престиж» принадлежат не одному классу, а различным социальным группам, которые борются между собой и тем самым уравновешивают друг друга в ситуации «динамического равновесия» элит.
Плюралистические или функциональные теории элит базируются на общем постулате отрицания элиты в качестве единой, привилегированной и относительно сплоченной группы. Существует множество элит и влияние каждой из них ограниченно специфической областью деятельности, причем ни одна из них не способна доминировать во всех сферах жизни. Каждая из множества базисных групп – профессиональных, региональных, религиозных, демографических и пр. – выделяет свою собственную элиту, которая выражает ее интересы, защищает ценности и в то же время активно воздействует на ее развитие. Все это происходит на фоне конкуренции элит, что отражает экономическую и социальную конкуренцию в обществе.
В современном «постиндустриальном» обществе власть распылена между многообразными социальными группами и институтами, которые с помощью прямого участия, давления, использования блоков и союзов могут налагать вето на неугодные решения, лоббировать свои интересы, находить взаимоприемлемые компромиссы и т. д. Сами отношения власти изменчивы, полицентричны («флюидны») и создаются во многом ситуативно для определенных решений, что приводит к децентрации единого политического субъекта (политической элиты). Это же приводит к невозможности формирования единого правящего слоя. В таком контексте основным субъектом общественной и политической жизни оказывается даже не та ил иная элита, а «группы» или «центры» интересов.
Таким образом получается, что элита предстает как многомерное образование. В самом общем смысле оно представляет те позиции в обществе, которые находятся «наверху» социальных образований и занимают доминирующие позиции в экономике, управлении, армии, церкви, общественных и профессиональных организациях, в образовании и культуре.[5] Влияние крупных политиков на социальную жизнь по ряду позиций оказывается сопоставимым с влиянием высокопоставленных военных, видных бизнесменов, ведущих журналистов, идеологов общественных движений и т. д.
После краха классовой (или осознаваемой в качестве таковой) социальной дифференциации на пост-советском пространстве, все более частым явлениям оказывается многомерная социальная дифференциация, обладающая достаточно сложным со структурной точки зрения характером. На место «классов» в их традиционном понимании (по типу отношения к средствам производства и др.) приходит более объемное и дифференцированное понятие: «класс» означает группу людей, обладающих различным «капиталом» (финансовым, политическим, символическим, интеллектуальным и т. д.).
Применительно к анализу региональной ситуации на Северном Кавказе с точки зрения теории элит, продуктивным может быть обращение именно к «плюралистической» теории элит. В то время, как «классические» элитаристы обнаруживали в социальной структуре пирамидальную организацию, «плюралистические» элитаристы находят в социальной структуре целый ряд составляющих элементов-«пирамид». По сути дела выстраивается значимая для постсовременности «ризоматическая модель» описания социального взаимодействия.
Если классический элитаризм концентрировал внимание на властно-политической дифференциации в обществе, признавая преимущественно лишь «политически активные элиты», то за пределами внимания оказывались значимые и влиятельные региональные общественные или этнические движения и их лидеры, что является в настоящее время одной из главных сил воздействия на общественную жизнь многонационального региона. Плюралистическая теория дает возможность объективно представлять место и роль элит в ситуации нестабильности, именно она характеризуется отсутствием отчетливо определенной доминантной элиты.
Это позволит включить в актуальное поле понимания социальной жизни в ситуации нестабильности множество факторов, которые не могут отчетливо фиксированы классическим дискурсом теории элит, ориентированным на идею тождественности политического субъекта. Интересы современных элит рассредоточены по всем главным позициям этноконфликта (социально-политическая ось, историческая ось, социально-демографическая ось, географическая ось и др.).[6] Учет этого обстоятельства чрезвычайно значим для целенаправленной эффективной политики стабилизации положения в регионах, в частности для совершенствования модели управления миграционной ситуацией.[7]
В плюралистической теории элит должна быть учтена роль этнических лидеров, крупных собственников и агентов влияния экономических инфраструктур в их скрытом взаимодействии с криминальными структурами и экстремистскими движениями. Это особенно характерно для ситуации на Северном Кавказе, где множество социально активных элит предпочитают находиться вне и по ту сторону легального политического поля.

--------------------------------------------------------------------------------
[1] Проблемы этнической идентичности наложились на проблемы поведения политических элит и стали формулироваться на языке политической риторики. Отдельные группы категоризуют определения национальной или этнической принадлежности. Пропагандируемые стратегии поведения оказались глубинно связаны с интересами бюрократии и этнических или партийных группировок. См.: Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в России. М., 1977; Идентичность и конфликт в постсоветских государствах. М., 1977; Запад или Человечество? Историософия балканского конфликта. СПб., 2000; Малахов В. Ностальгия по идентичности // Логос. Философско-литературный журнал. 1999. № 3; Зуева Т.М. Образы политической власти в массовом сознании россиян. Автореф. докт. дис. Ростов-на-Дону. 2002.
[2] Бодрийяр Ж. Реквием по масс-медиа // Политика и поэтика. М., СПб., 1999. С. 76.
[3] А. Кроукер, Д. Кук. Телевидение и торжество культуры // Комментарии. 1997. № 11. С. 163. Во многом сходных позиций придерживается социолингвистический анализ элит в политической семиологии Р. Барта («Мифологии») и Г. Дебора («Общество зрелищ»). В последних случаях рассматривается зависимость властных позиций той или иной группы от производимого ею социально-идеологического дискурса. Политическая семиология Барта дает описание литературной политики класса буржуазии. При этом «миф», уподобленный в значительной степени марксовой «идеологии», рассматривается как деполитизирующая речь, как натурализация дискурса, призванная скрыть противоположность между природой и историей.
[4] Теория «малых центров активности» настаивает на том, что среди более или менее обширных групп (рабочие, служащие, интеллигенция) должны быть созданы центры активности, благодаря которым политическая воля групп делегируется социальному целому. К концепции «малых центров активности» примыкает проект продуктивного промышленного общества П. Дрейцеля, центральной категорией которого является элита. Самим Дрейцелем она понимаемая технократически: ее создатель разворачивает известный мотив о том, что в контексте постиндустриального, информационного общества именно знание становится основной производительной силой, что приводит группы, обладающие этим знанием, к социальной гегемонии. Соответственно это по-своему аранжирует теория коммуникативного действия Юргена Хабермаса («этика дискурса»). Интеллигенция в концепции Дрейцеля выступает также как гарант социальной стабильности, так как является не только социальным гегемоном, но и доминантным фактором межгрупповой интеграции.
[5] Ср.: «...существует еще одна, наиболее опасная форма индивидуальной власти – теневая: власть льстецов, интриганов, доносчиков и людей, стоящих в тени, но держащих в своих руках нити управления. Даже в современных формах государственной власти «теневые» индивидуумы располагают реальной властью именно в тех отсеках, которые обычному человеку представляются окутанными тайной». Мшвениерадзе В.В. Усмирение власти (политическая философия Б.Рассела) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. М., 1989. С. 170.
[6] См.: Солдатова Г.У. Этничность и конфликты на Северном Кавказе (социально-психологический аспект) // Конфликтная этничность и этнический конфликт. М., 1994.
[7] См.: Асеев Ю.И., Гожев К.М. Современные миграции на Северном Кавказе: социологический анализ. Ставрополь, 2000.